Сообщество грустных дневников. Онлайн дневники
Главная » 2011 » Октябрь » 5 » Сердце...
Сердце...
20:14
Погода за окном:осенняя
Настроение:неопределенное Музыка в колонках:парадайз лост
Мне опять хочется думать о тебе. Как весной, хотя наступила холодная, дождливая, промозглая осень. Ты ведь не знаешь, какая она в России! Рано темнеет, сиреневые и оранжевые блики фонарей отражаются в мокром асфальте, ледяной ветер ошпаривает лицо, прячешь руки в карманы и все равно не можешь их согреть. В наушниках старый «парадайс лост», которого ты, разумеется, не слышал. Я много писала тебе о шведской метал-сцене, и о более экстремальной. Эти мелодичнее - красивый вокал, много клавишных. Северяне вообще потрясающие мелодисты, завидую. Хотела бы я сочинять такую музыку… Такая же прохладная, темная, влажная, печальная, как сама осень. Наверное, у нас похожие леса и климат. Почему именно леса? Сама не знаю, но возможно, попробую сформулировать. Этот альбом очень напоминает мне «лэйк оф тиарс» – «Хэдстоунз», который я слушала тоже осенью, четыре года назад. Тогда я была совсем другим человеком, и вся жизнь моя была иной. Я не хочу вспоминать. И так слишком часто травлюсь воспоминаниями, жалостью к себе, горечью несказанных слов, несделанных дел. А припомнить по сути нечего – только грусть. И музыка. Мне столько хочется тебе рассказать, стольким поделиться! я знаю, ты поймешь. И даже полюбишь… Весной была совсем другая музыка: немецкая, динамичная, с кучей элементов индастриала… хотя, до нее были немцы, похожие на «парадайз». Но в них было больше надежды, да и весна – не осень, хоть они и схожи во многом. Сейчас безнадежно, пусто, гадко. А ведь я всегда любила осень за лирический лад, на который настраивалась и за светлую печаль. Теперь же печаль моя темна и похожа на уныние. Не из-за тебя, нет. Просто вся жизнь – месиво. Но с тобой было бы чуть светлей: я писала бы тебе длинные, красивые письма и каждый день ждала бы новых от тебя. Оказывается, так приятно чего-то ждать! Чего-то конкретного, точно зная, что дождешься, а не какого-то абстрактного счастья, которого сама не можешь сформулировать, ибо не ведаешь, чего хочешь. Ждать странички любви и тепла с другого конца света, от человека, которого видела только на фотках и чей голос слышала искаженным сотовой связью. Так и оставим. Можно не искать подвоха и верить всему. В такой искренности трудно сомневаться, от такого тепла тяжело не растаять. Но это в прошлом. Мама предположила, что тебя могли уже двести раз убить – работа опасная, заварушки в азиатских странах регулярно уносят сотни жизней. Мне такое и в голову не пришло. И стало страшно. Неужели больше никогда я ничего о тебе не узнаю? А через несколько лет буду изредка вспомнить о яркой вспышке в моей жизни по имени… Отопительный сезон начинается только в октябре, а поскольку на улице уже давно холодно, помещения остыли до пятнадцати градусов, комната у меня угловая, и там могильный холод. Я прихожу домой, нехотя натягиваю две теплых кофты, три пары носков и окоченевшими руками включаю компьютер. Аська сразу высыпает сообщения от подруги, которая, едва увидев меня в сети, начинает докладывать о каждом явлении в своей жизни. Мне приятно, что я могу поддержать ее, дать совет, рассмешить, что-то объяснить (это ее слова, а не мое хвастовство), но порой так надоедает… ведь мне совсем не интересно. И не весело, и сама я в своей жизни ничего не понимаю. Нет сил поддерживать товарища, когда сам летишь под откос. Но каким-то чудом получается. Наверное, если я завтра умру, это заметят только мои родители и две подруги. Ты собирался жениться в декабре - значит, есть душа, которая излечит тебя от болезненных воспоминаний, с которой ты можешь разделить все, и полностью довериться ей. Или у меня слишком наивные представления о супружестве? Мои письма будут тебе больше не нужны, хотя я чувствую, что много значила в твоей жизни, в твоем одиночестве и боли, в твоей печали. В радости друзья не требуются, да и не выдерживают они ее. Я отвечаю на короткие сообщения автоматически, ибо вдуматься там не во что - все мне кажется детсадом и бурей в стакане воды. Она сама бы так считала, повремени хоть немного с написанием. Но она не временит и все свои чувства, мысли и претензии обрушивает на меня. Раньше я умела слушать, но теперь, кажется, окончательно устала от этого. Самой же говорить лень, да и что о себе скажешь? Я как Штирлиц – лучше толково напишу. А они все говорят, говорят… и сердце мое тяжелеет, гаснет, меркнет, становится трудно дышать. Я - копилка чужих тайн и впечатлений, снов и эмоций, болей и страхов. А своих никто не отменял. Когда мне было лет пятнадцать, я спрашивала себя: почему некоторые люди так часто тяжело вздыхают? Неужели трудно этого не делать? Выглядит и звучит не слишком оправданно. Да, не удивляйся этому слову, я сказала, как чувствую. Оправдано. Для меня тогдашней эти вздохи были немотивированными и непонятными. А теперь я сама так же часто вздыхаю и понимаю, что бороться с этим трудно, иначе просто разорвет. Отчего-то так больно и тяжело на душе… Может, это просто осень? Трудно сказать. Чем она хуже других? Порой я включаю компьютер, долго пялюсь в экран и не знаю, что делать. Иногда открываю первую попавшуюся папку и смотрю какие-то картинки. Точнее, не смотрю, а позволяю мелькать перед глазами. Иногда листаю «контакт», видя там не больше. Проверив почту, не нахожу ничего ни от кого. Можно выключать. Но он работает почти весь вечер и всю ночь. Я еще надеюсь дописать рассказ, но приступаю к этому в последний момент. Наверное, ты заметил, как тяжеловесен стал мой слог. Я не могу связать двух слов и адекватно выразить мысль. Не нахожу слов, плаваю вокруг да около, говоря о боли, но не давая ее почувствовать. При попытке описания она превращается в нытье. Но у тебя и так было много боли, я же всегда хотела стать твоим светом, показать тебе, что в этой жизни еще есть чему радоваться. Я и сам в себя не верю… поэтому письмо на русском, и я его никогда не переведу и не отправлю. Но мне хочется поговорить с тобой, хотя тебя больше и нет в моей жизни. Не знаю, есть ли ты в ней вообще… Во всем этом смраде саможаления и тоски, мне отрадно думать о тебе, вспоминая ту весну. Как ложиться спать, закутываясь в пуховое одеяло, и позволять теплу медленно окутать тебя. Пока не пройдет липкая, болезненная дрожь, от которой сводит мышцы и деревенеют рефлексы. Как сладко погружаться в сон, исчезая из этой серой, ледяной комнаты. Весенний, светлый и чистый сон… стань моим светом! В моей комнате люстра кремового цвета о пяти рожках, в двух из которых нет лампочек, и чаще всего я включаю только одну из трех работающих. Мне хватает – монитор мерцает, а читаю я при другой лампе, что висит над кроватью. Могильный холод и одинокая лампочка под потолком – угнетает, конечно. Вверну остальные, когда наступит зима. Тогда я вовсе не увижу света: буду просыпаться, когда уже стемнеет и засыпать, пока не рассветет. Тебе никогда не понять, как можно жить без солнца, но в нашей зиме его почти нет. И не нужно оно – отражаясь от снега, слепит глаза. Хоть из дома не выходи. Ты никогда не узнаешь, как это – зима минус пятнадцать, кругом сугробы и голые деревья и облачность непонятная: кое-где пробивается тусклое солнце, словно сквозь пелену дыма, но в то же время пасмурно. Декабрь. Три часа дня, а уже темнеет. На тебе пуховик – это такая теплая легкая куртка на пуху, меховые сапоги, в которые заправлены джинсы. На голове шапка, плотно прижимающая наушники-клипсы. Руки в карманах, но есть и перчатки. Ты идешь по неровной (потому что снег не утаптывается ровно), чуть скользкой дороге, каждую минуту рискуя упасть. Знаешь, как снег скрипит под сапогами? В паузах между песнями я слышу. И песнями считаю время. Музыка жесткая, гитарная, среднетемповая, в вокале есть что-то звериное – как чудище в норвежском лесу. Холодность придают тягучие скрипки и хрустальные клавишные. Вспышка в северном небе, где дуют холодные ветра. Как быстро кончаются дни. Как холодно. Светло от снега, хоть и солнца нет. Голые ветки царапают серое брюхо неба костлявыми пальцами. (Скрипки). Как ему больно! И как оно плачет – белыми слезами, каждая из которых неповторима, ведь знаешь? И ты идешь – быстро чтобы не замерзнуть, хотя можешь растянуться на дороге… в зимней ходьбе сплошная инерция. И город живет: дороги накатаны, люди бегут, дома зажигают окна. Зимой эти здания особенно уродливы и кажутся неуместными, придуманными, плохо спрятанными за голыми ветками. Грязные стены, слепые окна. На некогда белом фоне снега слишком яркие, карикатурные, слишком заметные. Подобное впечатление производил бы в такое время человек в шортах и сланцах. Дома же не меняют наряды, они всегда в одной поре. Голые, нелепые, смущенные. Зима не для городов – слишком бела и чиста. Но она приходит и сюда, и город продолжает жить. И ты в нем, а он жует тебя и глотает. Вместе с северным небом в скрипках и холодными волнами в клавишах. Вместе с пуховиком, шапкой и сапогами, вместе с инерцией и следами на снегу. Ловит в прицел между уродливых стен и костлявых сучьев. И гонит, гонит... Ты не узнаешь, как щипает за нос мороз и как он парализует провода, каким красным становится лицо, и сколько пара ты можешь выдохнуть. И как бывает хорошо прийти в теплый дом и выпить горячего чая! Как по-особенному хорошо… Я же не представляю, как прожить, не ведая этого, не любя той особой любовью, которой любят грусть и одиночество, дождь и листопад. Весну и радугу любят за избавление, за радость. Зиму и дождь – за состояние. За холод и чистоту, свежесть и обновление. За остановившееся время и чуть приоткрытую тайну смерти. Быть может, поэтому русские умеют любить ни за что, а просто так? Хранить замороженную верность призрачным ощущениям и воспоминаниям? Россия учит любви без причин, но этого не объяснить и не понять, я знаю. А пока тьма…
)