И на стол бездыханные падали черные птицы,
отвергало детей небо с завидным постоянством.
Люди молча стояли и от страха прятали лица
в исхудавших ладонях.
И не знали другого лекарства,
кроме как замолчать.
Сделать вид, что ничто не случалось.
Обойти стороной, и смахнуть со стола труп, как крошки.
Птицы падали с неба и неслышно со смертью венчались
на обычной клеёнки в крупный зеленый горошек.
Мы смотрели с тобой этот град сквозь немытость стёкл,
и как руки отцов осторожно кидали в урну
черных бархатных птиц. Во дворе был март сир и блёкл,
и я думала от холодов мне тогда было слишком дурно;
по лицу пробегали тенью две кривых солевых дорожки,
выгибаясь по всем изгибам, торопливо ползли под ворот.
Мама просто молчала и в коробку клала игрушки,
а потом нас отправили жить в неуютный город
из больших кирпичей, из отравленных ржавых труб,
где вода была с привкусом смерти. А хлеб - лишь с цвелью.
Мне родителем был мохнатый большой кенгуру,
я делила его еще с тройкой ребят, как и мрачную свою келью.
Мы играли в людей, иногда вспоминая о доме,
о тепле рук родных. О дожде из бездыханных тел.
О последнем молчали, если были при посторонних.
Мы старались быть сильными, но никто из нас не умел.
Я тогда носила платьица лишь в субботние вечера,
и мне чьи-то руки холодные заплетали ленточки в косы.
Они знали, что ты мне брат. Они знали - тебе я сестра.
Но они никогда не вдавались в пустые распросы...
Нам теперь по шестнадцать. Тебе - под покровом земли.
Это знал наш отец еще в те обреченные ночи,
и они попытались... но только меня спасли;
и еще пятерых сыновей чьих-то, чьих-то дочек.
С неба падали птицы на обезумевший люд...
я топталась в сторонке как-будто бы между прочим,
я вернулась домой - в свой очаг и в свой абсолют.
Перламутровый дым - этим цветом пылают очи.
Десять лет на лице отразились холодным нравом,
отпечатав во мне пару граней сломанных судеб.
Я пила те года (прививалась), пила, как отраву,
жизнь одна и я знала, что другой у меня не будет.
И на стол бездыханные падали черные птицы,
отвергало детей небо с завидным постоянством.
И я шла сквозь толпу, и снимала с ладоней лица,
я не знаю, как но...
еще в детстве нашла лекарство.
Страх - обычный порок, но его побеждает вера,
И участье к чужим, кто не справился с личной болью.
Я смотрела на стол, где вспорхнула и тихо запела
воскрешенная птица, названная любовью.
)